Пришел поручик и капитана вызвали по делам. Он вежливо откланялся.
Виктору никто не предлагал никуда пройти, и в конце концов конце концов в комнате они остались одни с начальником тайной полиции — Надя забрала у него рубашку застирать от крови. Вечерело; закатное солнце окрашивало в розовый цвет крыши казарм и видневшийся вдали парадный подъезд Старого Корпуса. Из разбитого окна доносился галдеж толпы и хриплые крики урядника: "Па — прашу разойтись! Преступники схвачены! Па — прашу не толпится!". Но народ отступал подальше и продолжал глядеть. На крыши соседних домов через слуховые окна полезли мальчишки, кто‑то залезал на неокрепшие деревца, чтобы не пропустить ни единого момента события.
Хотелось завалиться с ногами на кровать и тупо смотреть в потолок.
— М — да, — промолвил Веристов, разглядывая повязку на голове в осколок зеркала, — пожалуй, я единственный здесь раненый.
— Ваш автомат, — Виктор кивнул в сторону комода. — В следующий раз держите его на ремне, так труднее отобрать.
"Если просто отмазывал от армейцев — сейчас спросит, откуда знаю."
— Спасибо. Мы их недавно получили.
"Не спросил. Неужели всерьез считает меня агентом? Нет, глупости."
— Довольно рискованно, без прикрытия, — продолжил Виктор. — Барон мог оказаться не столь благородным.
— Другого выхода не было. Сообщники фон Айзенкопфа заметили бы наших людей у дома. Да, кстати, в Германии не удалось отыскать никаких следов барона фон Айзенкопфа или описаний его внешности, к нам просто попали сведения, что главу германской агентуры в Бежице зовут именно так…
"Рассказывает — значит, понимает, что я не агент. И что дальше? Завербует в агенты?"
— …В этой ситуации, — продолжал Веристов, — у нас не оставалось никаких средств, кроме провокации. Вечером вы пускаете через мадемуазель Суон слух о том, что мы вышли на убийц Прунса, ночью выводят из строя двух человек, которые должны были с вами работать, а утром я узнаю две вещи: что на их подмену некого поставить, кроме Ярчика, и что пунктуальный Ярчик, который ни разу не взял работы на дом, собирается обсуждать технические вопросы у вас на квартире. К тому же он знаком с мадемуазель, и она же вас с ним недавно свела… Пришлось класть голову тигру в пасть. Кроме того, я ждал, что вы будете на моей стороне.
— Понятно… Что теперь делать дальше?
— Ну, теперь, когда ваша верность отечеству и престолу не вызывает сомнений, у меня только просьба оказать еще одну маленькую помощь. Нет — нет, стрелять не придется. Просто опознать одного человека по фотографии, если видели.
"Кого это еще? Фросю?"
Веристов вынул из внутреннего кармана небольшой кусочек картона, толстого, как переплет подарочного издания, с наклеенным на него пожелтевшим фотоснимком и протянул Виктору. Уголок картонки был слегка надломлен — видимо, тоже пострадал во время драки.
Первого человека на снимке Виктор узнал сразу. Это был царь Николай II, в серой шинели с двумя рядами пуговиц и сдвинутой набок фуражке. Второй… Справа с императором, весело улыбаясь и поглядывая на него, стоял молодой мужчина в расстегнутой нейлоновой куртке, из‑под которой выглядывал свитер, и махал левой рукой фотографу.
"Этого не может быть… Потому что не может быть никогда."
И дело было не вовсе не в нейлоновой куртке — он ждал и даже надеялся, что ему покажут что‑то подобное. То мощное изменение реальности, которое он наблюдал, не могло быть случайным, и фото попаданца никак не удивляло.
Дело было в другом.
На снимке был он сам, только моложе на двадцать лет.
— С возвращением вас, Виктор Сергеевич! — голос Веристова вывел его из оцепенения.
Часть III. Пьянки при дворе короля Артура.
"Русский нигилист соединяет в себе западных: атеиста, материалиста, революционера, социалиста и коммуниста. Он отъявленный враг государственного и общественного строя; он не признает правительства. Это не мешает ему, однако, пользоваться, где и насколько можно, тем самым правительством, под которое он подкапывается."
(Из всеподданнейшего отчета III Отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии и Корпуса жандармов за 1869 год)
"Оставит пахарь детям зрелый урожай,
Подвижник — даст в наследство лучший мир…"
(Йасу, перевод М. Магдалинской, "Суздальское вече", 3, 2018, с. 61)
1. Прыгнуть из бездны.
— У вас такой вид, словно вы этого никак не ожидали…
Голос шефа бежицкого отделения тайной полиции звучал несколько удивленно.
"Конечно, не ожидал", думал Виктор. Попав в альтернативный восемнадцатый год, где он чуть не угодил под машину, под пулю и на эшафот, Виктор Сергеевич менее всего ожидал, что ему в конце концов покажут его же фотку рядом с царствующей особой.
— Это не фотомонтаж? — спросил он.
— Что такое фотомонтаж? — быстро переспросил Веристов. Выражение лица у него было, как у рыболова, разглядывающего крючок, с которого только что сорвался двухпудовый сазан.
— Ну, делают два снимка, из одного вырезают фигурку, наклеивают на другой, ретушируют и снова снимают. Можно сделать, например, вас рядом с императором.
— Нет. Вы хотите сказать, что вы не Еремин Виктор Сергеевич, родившийся в одна тысяча девятьсот пятьдесят восьмом году в Бежицком районе города Брянска?
"Бред. Я не мог здесь быть раньше…"
— Если я честно признаюсь, вы отправите меня в сумасшедший дом.