Веристова наряд не удивил.
— Любаша, господин Еремин пока будет жить здесь до завершения дел. Позаботься о нем как следует, и чтобы никому ничего. Вещи гостя без его разрешения не трогать, не убирать. Ты поняла?
— Я все поняла, Николай Семенович, — прощебетало создание в прозрачной блузке, глядя на Веристова широко раскрытыми невинными глазами, — я все сделаю, как вы велели.
— Вот и отлично. Ужин готов?
— Готов, Николай Семенович, только горячее подогреть. Прикажете накрывать?
— Когда гость прикажет. Я не задерживаюсь. Виктор Сергеевич, если надо связаться с нами, в кабинете телефонный аппарат с прямой линией. В остальном поможет Любаша. Полагаю, с вашим опытом давать инструкции излишне. За квартирой будет установлено наблюдение, если заметите — не удивляйтесь. Постарайтесь сейчас просто отдохнуть, а мне, извините, пора.
Он потрепал девушку по щеке, от чего она смущенно зарделась, и удалился.
— Виктор Сергеевич, — пропела горничная, — куда прикажете отнести ваши вещи?
Немного барахла, из которого самым ценным была коробка с патронами, уместилось в маленький черный фанерный чемоданчик в руке Виктора.
— Спасибо, Любовь… простите, как по отчеству…
— Любаша. Любаша зовите меня.
Широко раскрытые глаза девушки теперь отражали Виктора в свете электролампочки в прихожей.
— Любаша… я… поставлю чемодан в спальне под кровать.
— Я покажу, где спальня, — щебетала Любаша, открывая дверь, — сюда проходите… Ой! Что же это вы разуваетесь?
— Грязно же будет.
— Я помою. А туфли почищу.
— Да не надо, я сам.
— Да что же вы сам? Это же прислуга вам не нужна, выходит?
— Да нет же, я не хочу, чтобы вас увольняли… нужна мне прислуга, нужна. Я скажу, что вы почистили и помыли. У меня такой каприз.
— Все, как прикажете, — Любаша чуть опустила веки, — пройдемте, я провожу вас в спальню.
Она пошла по коридору впереди, чуть покачивая бедрами — не пытаясь вызвать желание, просто у нее так само получалась. Чувствовалось, что она хотела бы выглядеть скромной перед гостем, но пробуждающаяся природа и дресс — код ставили ее в двусмысленное положение. Во всем этом сквозила какая‑то беззащитность зависимого человека, постоянно скрываемый легкий страх оказаться жертвой злоупотребления властью — страх, который может превращаться в желание бросить вызов и пойти навстречу неотступно следующей по пятам угрозе.
Вот в чем разница между ней и Лизой из рейха, подумал Виктор. Там четкая служба и нерушимый контракт, здесь неформальная договоренность, которую могут нарушить в любой момент. Прав старик Достоевский: те, что чувствуют себя не "на службе", а "в услужении", на Запад и поглядывают. Интересно, насколько Любаша надежный человек?
Спальня дышала вечерней прохладой, и шелковые занавески шевелились от легкого ветерка. Приятный хлебный запах березовых сережек вызывал ощущения какой‑то затаенной радости и умиротворения; вдали за окном сияли вершины сосен, подкрашенные заходящим солнцем. Розовый зефир облаков тихо таял на светло — голубой лазури вечернего неба. Было по — деревенски тихо, и даже отдававшийся вдали цокот копыт лишь подчеркивал нежность и спокойствие этого давно ушедщего мира.
"Э — эх! Люди жили…"
— Вам накрыть в столовой или прикажете принести сюда? — осторожный вопрос Любаши вывел Виктора из созерцания.
"Ужин в постель… Нет, барство это."
— Наверное, чуть позже… Хотелось бы немного отойти. Попозже перекушу немного, а потом спать.
— Как скажете. Одежда у вас порохом пахнет. Если вы пожелаете, я могу сделать ванну, а ваши вещи вывешу проветрить.
— Действительно, надо бы помыться, а то кто знает, как там дальше. Я сам приготовлю, я знаю как с дровяной колонкой обращаться.
— Зачем же вам возиться? Я сделаю, а пока вы моетесь, постелю кровать и приготовлю ужин. Вы не хотели бы почитать книгу? В кабинете есть книги.
— Спасибо, вы очень любезны. Неудобно как‑то — вы будете работать, а я слоняться.
— Ой, вы меня на "вы" называете? — смутилась Любаша. — Вы, верно, из‑за границы.
— Да. Я из одной страны, название которой не могу вам назвать.
— И не надо! А у нас с прислугой проще разговаривают, а когда вы на "вы"… я даже стесняться начинаю. Ванну вам какую, горячую или не очень?
— Теплую. Мне просто помыться.
Из‑за белой, похожей на "русские окна" застекленной створки шкафа на Виктора глядели корешки книг и авторы с незнакомыми, порой странно звучащими фамилиями — Гейнце, Зарин, Крушеван, Ахшарумов, Пазухин, и даже один с фамилией Роман Добрый. Не Демьян Бедный, а Роман Добрый. Виктор для интереса вытащил томик, неожиданно увесистый по причине обложки из толстого, как фанера, картона с рельефными, тиснеными узорами. "Гений русского сыска И. Д. Путилин"…
"Лицо горбуна" — прочел он на наугад раскрытой странице, "было ужасно. Сине — багровое, налившееся кровью, оно было искажено пьяно — сладострастной улыбкой. На коленях его, если можно только эти искривленные обрубки назвать коленями, сидела молодая пьяная девочка лет пятнадцати…"
"Формат", подумал Виктор.
Вернув гения сыска на место, он пролистал наугад еще штуки три: все они оказались детективами русских авторов. Дама этих книг явно не читала; похоже, они были подобраны для развлечения жильца. Не было здесь и любовной лирики, словно постоянная гостья ревновала своего поклонника к их героиням.