Ревизор Империи - Страница 167

167

"Чем она может еще огорошить? Про убийство она уже говорила, помешательство или болезнь исключены. О чем‑то серьезном охранка бы предупредила. Скрыла что‑то от охранки? Вряд ли."

— Не удивлюсь, если вы — наследная принцесса австрийского императора. Угадал?

— Нет… Я решила провести над собой опыт. Я хочу знать, смогу ли быть такой же идейной, чтобы отдать себя целиком мужчине, если это потребует наше общее дело. Я хочу узнать это сейчас, не дожидаясь завтрашнего дня. Ничто так не пробуждает желания продолжать род, как близкая гибель соплеменника, верно?

Не дожидаясь ответа, Эмма села ближе к Виктору и положила руки ему на плечи. Ее лицо, с чуть закатывающимися глазами и припухшими полуоткрытыми губами, медленно приближалось, и Виктор ощутил запах лаванды от ее волос. Внезапным порывом он обхватил ее плечи, сжал их и приблизил к себе; Эмма беззвучно подалась, Виктор повернул ее слабеющее тело вбок и вниз, прижав лопатками к мягкому матрасу койки, и их губы встретились. Похоже, Эмма была совсем не против продолжать род; задыхаясь от поцелуев, она гладила плечи Виктора, легким нажимом приглашая к дальнейшему сближению. Рука Виктора скользнула с плеча по шелку халата ниже, в сторону талии; Эмма мотнула головой, подставив губам шею, из ее открытого рта вырвалось взволнованное дыхание, учащавшееся вместе с ласками.

— Сейчас… Я сама, сама…

Отодвинув Виктора, она стала под синим светом ночника и стала быстро развязывать шелковый пояс; халат ночной птицей соскользнул с ее тела. Эмма присела, ухватив за края длинную ночную рубашку, и быстрым движением подняла ее вверх, откинув за себя, как что‑то лишнее, ушедшее.

— Не глядите на мою спину… Не надо…

Они упали в мягкое лоно койки. Казалось, что Эмма воспринимает происходящее как игру, какой‑то необычный танец, в котором партнер кружит ее по залу и показывает новые па; с любопытством и удивлениям следя за реакцией своего естества, она следовала его движениям, подыгрывала им, словно подчеркивая, что позволяет делать все. Жажда нарастала в ней, глаза затуманились, зов ее тела оттеснял остатки сознания в самые дальние закоулки мозга, и вскоре ее горячая плоть жила самостоятельной, неподвластной рассудку и воле жизнью, двигалась, дышала — и это было так же для нее естественным, как тот самый стакан воды.

…Над головой тихо шумел вентилятор, и в такт ему шумел за окном весенний дождь.

— Вы довели меня до белого каления… Почему это называют долгом? Это нарушение всякого долга, в том числе и супружеского… Если я к утру не отойду, скажите стюарду, чтобы принес завтрак в постель, — негромко произнесла Эмма без сердитых ноток в голосе.

— У тебя талант любить.

— Мне двадцать восемь и красота скоро увянет.

— Не увянет.

Виктор провел рукой по телу Эммы, она слабо сопротивлялась, и не препятствовала этому движению.

— Будешь загорать и заниматься спортом.

— С моей спиной? Разве только в горах.

— Далась тебе эта спина… — Виктор перевернул Эмму на живот, не обращая внимания на ее протесты. — Спина как спина. Ты неплохого сложения.

Эмма попыталась повернуться обратно, приподнявшись на локте; Виктор положил руки на ее талию, слегка сжав. Она протянула ладони вниз, стремясь освободиться от объятий, но Виктор лишь крепче держал ее стан.

— Хватит, — сказала она, в изнеможении отпустив руки, — не хватало еще синяков на боках. Переверните меня обратно.

— Привыкай.

— Вам не кажется, что мы перенеслись куда‑то в будущее? Где все позади. Вы обратили внимание, какая тишина? И дождь. Я чувствую его запах. Он прибил к земле угольный дым с варшавских заводов и теперь пахнет луговыми цветами и липовым цветом. Я потеряла целую жизнь. Как хочется начать ее сначала. С чистого листа, с запаха мяты и ванили, со скошенного сена на лугу и теплого ветра. С солнца, что играет на реке у зарослей рогоза. Как хочется все изменить…

— Мы летим, чтобы все изменить.

— Вы верите, что в России когда‑нибудь будет, как в Швейцарии?

— Попробуем. Никогда не поздно попробовать.

23. Два шага до коммунизма

Ослепительно синее небо с редкими клочками облаков проплывало под дирижаблем. Синее небо, ярко — зеленые холмы, расчесанные под гребенку террасами, сверкающие белые скалы, игрушечные дома серо — булыжного цвета с красной черепицей крыш.

Вот она, Швейцария.

Из остатка путешествия Виктор запомнил воздушную панораму столицы Германии. Второй день ушел на перелет Варшава — Берлин — Париж; в последний они прибывали уже затемно, а стартовали часа в четыре утра, так что Эйфелевой башни из окна увидеть так и не довелось. На третий день около полудня их ждала посадка в Цюрихе. В остальном эти полтора дня круиза напоминали медовый месяц.

Эмма просто поразительно переменилась. Перед Виктором была чуткая, нежная и хрупкая женщина, на лице которой была написана какая‑то трогательная искренность и беззащитность. По привычке она продолжала называть Виктора на "вы" даже в самые бурные моменты их путешествия, позволяя, тем не менее, обращаться к себе на "ты".

— Вы никогда здесь не были? — спросила она Виктора, любуясь из иллюминатора прилепившейся к горному склону деревушкой.

— Никогда.

— Здесь есть интересный обычай. Когда ремесленник выучится, он обходит пешком всю страну — Швейцария не больше нашей губернии. Он обходит села и города, видит другие порядки и ремесла, и, возвратясь домой, пытается применить все лучшее из того, что видел. В пути он знакомиться с такими же путешественниками, и они помнят друг о друге всю жизнь, и если где‑нибудь, в самом забытом уголке, случается беда, все люди, вся Швейцария готова прийти на помощь. Путешественники рассказывают о своем походе детям и те, с малых лет мечтают вырасти и точно так же отправиться в путь, побывать в других краях, увидеть других людей, а затем вернуться под крышу родного дома.

167