Ревизор Империи - Страница 170

170

— А как же эти? С мандрагорами?

— Вы можете нести по улице ружье, исполняя казенную повинность явиться на сборы. Но патроны должны быть отдельно от ружья. За малейшее нарушение можно угодить в тюрьму. После германской революции с этим очень, очень строго.

— А агентура иностранных разведок, которая, возможно, охотится за нами, тоже будет соблюдать закон?

— Господин Еремин, что я могу вам сказать? Работа агента государя императора — это смертельный риск. Пока что ваша поездка к Ульянову не нарушает никаких местных законов, вас не могут арестовать, как шпиона. А с пистолетом — могут. Для вашего успокоения: хозяин дома, который снимает Старик, держит в этом доме целый арсенал, хотя он вряд ли понадобится. После европейских революций Швейцарию наводнили политэмигранты из разных стран — социалисты, анархисты, терорристы и бог знает кто, все прекрасно уживаются и обсуждают вопросы революционной борьбы за столиками в кофейнях. Здесь могут обчистить карманы, но самый последний бомбист — эсер хочет иметь место, где чувствует себя в безопасности. В прошлом веке было нашумевшее дело Мари Жанре, она травила людей из интереса, но такие случаи редки…

— Вряд ли немецких шпионов остановят здешние нравы. Мы будем жить в гостинице?

— Нет. Вас устроят в комнате в доме Старика.

— В комнате можно держать оружие?

— Кажется, там есть подходящий шкаф.

…Тем временем их экипаж, обогнув стороной центр, покатил по окраинным улочкам с заборами коптящих паровозным дымом фабрик, потемневшие цеха которых с огромными, словно вытаращенными на прохожих окнами вызывали в душе некоторую тревогу. Наконец, путники выехали из города и вскоре очутились в небольшом поселке со старыми двухэтажными домами. Солнце подернулось легкой дымкой перистых облаков, было не жарко, с ослепительных вершин гор веял ветерок с запахом тающеого снега и озона.

Коттедж, у которого остановился их экипаж, был двухэтажным, старым и прокопченным, живописной зелени и плюща на стенах не наблюдалось. Нижний этаж — камень, второй — фахверк, переплет потрескавшихся коричневых брусьев на оштукатуренной стене. Неприменные дощатые жалюзи на окнах напоминали о старой детсадовской прачечной.

Томас, несмотря на полноту, живенько соскочил с экипажа и постучал в калитку. Вышедшая служанка, сухощавая дама неопределенных лет, с простым крестьянским лицом и при передничке неторопливо объяснила по — немецки, что фрау Крупски недавно отправилась на рынок, а герр Ульянов должен скоро подъехать, и что она сестра служанки, которая сегодня хворает и просила ее заменить, и что захворавшая сестра ничего не говорила о том, что сегодня должны быть гости, и она очень извиняется, что не успела ничего приготовить к встрече…

В это время в конце улицы послышалось неторопливое тарахтенье мотора, и спустя несколько секунд из‑за угла показался господин в сером костюме и желтой соломенной шляпе от солнца, который восседал на стильном, длинном черном мопеде; машина блестела медными и хромированными частями, напоминая пишущую машинку Ундервуда, и оставляла за собой облако пыли и синеватого дыма. Незнакомец лихо подкатил к крыльцу, слез с мопеда (на треугольном плоском баке Виктор заметил надпись "Вандерер"), снял огромные летные очки — консервы и приветственно поднял шляпу.

И в этот момент изумленный Виктор узнал в незнакомце Ленина. Только без бородки клинышком. Аккуратно подстриженные и расчесанные усы были, лоб ленинский, волосы сзади приглажены, уши чуть оттопырены… А вот бородки‑то и нет.

24. Миллионы для диктатуры пролетариата

Вообще Виктор ожидал встретить здесь какого угодно Ленина. В кепке и задрипанном пиджаке рабочего, в буржуйской тройке и с галстуком, во френче, в спортивной куртке и никер — бокерах, в домашнем халате и даже в местном прикиде с короткими штанами на подтяжках. Но Ленин — байкер — это как‑то разрывало шаблоны. Да еще и с гладко выбритым подбородком.

…Обстановка в коттедже была спартанской. Столы из досок а — ля послевоенное правление колхоза, стулья работы местного столяра, особо не заморачивающегося с дизайном, кухня со сковородками на стенах и плитой, что виднелась через раскрытую дверь, лестница на второй этаж. На стенах никаких украшений. И везде бумаги, газеты, книги — на двух столах, на дощатом крашеном стеллаже, на полках и грудами на полу.

"А ведь мог бы и прибарахлиться, раз моцик купил. Похоже, ему просто не надо. Ничего лишнего, только то, что для работы. Моцик время экономит…"

— Поразительно! — воскликнул Владимир Ильич, раскрывая переданный Эммой пакет. — Нет, вы видите? Охранка платит большевистской партии миллионы с расчетом, что значительная часть этой суммы большевики потратят на вызволение своих товарищей из тюрем Германии, Италии и Австро — Венгрии и на поддержку революционного движения в этих странах. Я всегда говорил, что сила социал — демократического движения — это противоречия между лагерями национал — империалистов. Можете спокойно передать господину Столыпину, что он не ошибся в расчете, но без иллюзий. Наша партия не чеховская Душечка и не меняет курса ради того, чтобы попасть в объятия мецената и благодетеля.

Для Виктора показалось немного странным, что Ленин просто суховато и привычно с ним поздоровался, а не стал трясти руку с возгласами "А! Это вы тот самый товарищ Еремин? Феноменально! Горю желанием узнать, что помешало России построить коммунизм". Скорее всего, Ильич просто пока к нему присматривается, не спеша начать разведку боем. Чек — это понятно, а вот попаданец научно необъясним. Ленин — это чисто логическая модель поведения, это Виктор понял еще со школьного обществоведения. Берия — эмпирик, он анализирует информацию, но сам лезет в теоретические обобщения лишь настолько, насколько нужно, чтобы практически решить вопрос, остальное дело ученых. Берия — это разведчик. Сталин живет подсознанием, интуицией, осторожно взвешивает результат, и переводит его в форму рассудительных фраз. Сталин — это судья. Гитлер вообще живет нервными окончаниями, эмоциями, чувствами, которые непроизвольно складываются в слова. Гитлер — это креативщик и шоумен. Хью Лонг, похоже, мужичок себе на уме с подвешенным языком. Романов, судя по результатам, типичный инженер, ему главное, чтобы работало. Насчет Столыпина не будем спешить. А вот Ленин… Ленину надо встроить его, Еремина, в систему знаний о мире, вписать в логику. Впихнуть невпихиваемое.

170