Ревизор Империи - Страница 40

— Документы? Ну, как обычно. Нужны подтверждения, где и когда родились, предыдущее место постоянного проживания, что под надзором не состоите, судимы не были, ограничений на проживание в нашем уезде не имеете, и прочее.

— А как же… Дело в том, что в силу непреодолимых обстоятельств требуемые бумаги полностью отсутствуют, восстановление требует много времени, а мне приказали приступить к исполнению служебных обязанностей уже сегодня.

Паспортист почесал в затылке.

— Прискорбно…

Веристов все же все рассчитал, подумал Виктор.

— Прискорбно, — продолжал паспортист, — но из дирекции завода насчет вас телефонировали, а гостапо к вам претензий не имеет. Для афериста или мошенника ваша будущая служба все равно что в пасть тигру голову класть, а на прочее — разное думать нет оснований. Придется взять грех на душу и записать с ваших слов. Вы уж, пожалуйста, не подведите.

— Понял. Как могут быть выражены размеры моей признательности за решение вопроса по существу?

— Что? Нет — нет, даже разговоров никаких быть не может. За вас телефонировали, — многозначительно закончил фразу чиновник.

"О как. Взятки категорически нет, а телефонное право покруче царских указов. И что означает — тигру в пасть? Типа мафия, украдешь — закопают? Ладно, аферы не мой профиль…"

18. Два последних дюйма

На этот раз Виктор пообедал в трактире Причахова. Двухэтажное деревянное здание с огромными, как на верандах, украшенными резьбой окнами на втором этаже, выкрашенное голубой краской, стояло сразу за Базаром на углу нынешнего Пролетарского сквера и лороги к проходным. Окна трактира выходили на длинные ряды рабочих казарм из красного кирпича, по бокам от входа торчали плакаты: "Обслужим молниеносно" и "На чай не берем". Этакий старорежимный "Макдональдс" с резными украшениями на фасаде под русский теремок.

Впрочем, фастфуда в меню не оказалось, а мигом подлетевший работник дореволюционного общепита предложил Виктору что‑то вроде бизнес — ланча: на первое густая уха из ершей, на второе — вареный судак с картофелем и хреном, приправленный постным маслом, салат из квашеной капусты, оладьи с вареньем и кисель, а вместо хлеба — жареные гренки. Все вместе выходило в сорок три копейки. Был предложен также и графинчик, от чего Виктор отказался. Деньги надо было уплатить вперед, после чего перед Виктором моментально появились фаянсовые тарелки с фамилией хозяина заведения, источавшие аппетитный запах.

На столике у окна стоял ореховый ящик полифона; миловидное дамское личико взирало на посетителей с внутренней стороны открытой крышки, медленно вращался диск, перебирая штифты, и из ящика одна за другой выскакивали звенящие ноты, неторопливо складываясь в наполненном ароматами блюд воздухе заведения в мелодию "Хорста Весселя". Впрочем, здесь она звучала как‑то умиротворяюще.

"Так, еще один нацистский артефакт. Случайность или нет? Или в этом какая‑то зацепка, наводка на характер миссии? А может, все потому, что я просто в нашем мире с этим не сталкиваюсь? Гитлер запоганил целый культурный слой, его у нас убрали от лица подальше, а тут оно есть и замечается? Ну и черт с ним."

Когда у человека не устроен быт, особо философствовать не тянет. Пора было обзаводиться всякой незаметной, но ужасно необходимой мелочью, начиная от галош и зонтика и кончая чемоданом, и начать искать более подходящее статусу и доступное по цене жилье — Виктор отчего‑то решил, что оно должно быть с самоваром, но без прислуги. Смущало, правда, то, что Бахрушев не дал ему сразу что‑то разрабатывать, а загрузил разбираться с отчетами о поломках колесных тракторов системы Мамина — завод, оказывается, их тоже выпускал, примитивные, с двенадцатисильным прожорливым двигателем на паровозной нефти, градирней вместо радиатора и всего на одной передаче. Тем не менее в этих сотнями выпускаемых брутальных кусках железа что‑то ухитрялось ломаться. Странно, почему эти отчеты не дали для анализа самому конструктору трактора.

Подразделение, куда его зачислили, громко называлось инновационным бюро. Над каждым изделием в нем работало до смешного мало народу — от одного до трех человек — но и со сроками никто особо не торопил. С другой стороны, объем конструкторской документации оказался меньше, и не надо было бегать согласовывать ее по разным инстанциям, что в Союзе занимало порой больше времени, чем сам чертеж. Многие детали просто подгонялись по месту, и как раз к приходу Виктора завод должен был перейти на государственный стандарт системы допусков и посадок. Три года назад на заводе ввели метрическую систему и до сих пор путались, "потому как пуд или дюйм легко представить, а метры с килограммами и примерить не к чему". То, что было для Виктора простым и очевидным, здесь вырастало в трудности, соизмеримые разве что с внедрением САПР, и наоборот. Первое, с чем столкнулся Виктор, был недостаток жизненно важных для работы справочников и нормалей. В том, что имелось, разобраться можно было лишь при наличии местной практики; как сопоставить справочник Анурьева со здешним выражением "тщательно нарезанные болты", казалось совершенно неясным.

В "голландскую казарму" было сведено человек двадцать, включая копировщиц, машинисток и разный персонал. Часть конструкторов оставалась в конторе, стоявшей в северной оконечности завода возле нынешней станции "Красный профинтерн", они были организованы в профильные бюро — Виктор успел услышать про паровозное и бюро тяжелых станков. Занимались они в основном тем, что сейчас называют сопровождением выпускаемой продукции и проектированием нестандартного оборудования. Специализации по узлам почти не было. Правда, Виктору успели рассказать про местного патриарха конструкторского дела, которого величали Никодим Петровичем; он мог нарисовать паровозную раму безо всяких расчетов, чуть ли не с закрытыми глазами, и любые проверочные расчеты лишь подтверждали правильность многолетней интуиции. Дирекция разрешала Никодим Петровичу приходить на службу в любое время; он мог днями не появляться, потом заходил на час — другой, моментально накидывал чертеж и шел ловить карасиков в затоне у слияния Десны и Болвы. Кстати, сама дирекция оказалась не на заводе, а в том самом особняке с башенкой, который Виктор заметил в парке на Вокзальной.