Ревизор Империи - Страница 102

102

— Вы правы, я действительно спешу. До завтра надо закончить записку о новом способе изготовления винтовых стержней. Всего вам хорошего!

— Я, случайно, не стеснила вас? — спросила Анни, посматривая на желтеющие окна участка. — Надеюсь, вы никуда не спешили?

— Ну, что вы! А вы далеко живете? Может, возьмем извозчика?

— Я живу в гостинице на углу парка — все забываю, как она называется. Давайте пройдем пешком, тут рядом.

— Иван Бенедиктович ревновать не будет?

— Об этом поздно уже говорить. Как у мужчины, у него масса достоинств и лишь один недостаток — в отношениях с актрисами он никогда не заходит дальше невинных разговоров. Кажется, он из какого‑то древнего обедневшего рода. У него нет предрассудков к людям иных сословий… если это не приведет к смешению крови.

— Надеется найти в Бежице какую‑нибудь графиню? Так можно остаться старым холостяком.

— Он уже остался.

— А ваш партнер тоже из какого‑нибудь древнего рода?

— Саша? Обычно все его зовут Саша. Нет, с ним совсем другое. Он предпочел бы общество молодого крепкого парня.

— Даже так?

— Нас связывает только сцена.

Майская полночь покрыла Бежицу черным бархатом. Уличное освещение было погашено почти везде, и лишь отдельные точки фонарей помечали на этом бархате места, где человеку всегда были готовы открыть дверь — полицию, больницу, пожарную часть, станцию, и — церковь. Темно было в частном секторе; керосин и свечи обходились дорого, а в тусклой лучине острая надобность была лишь долгими зимними вечерами. В окнах многоэтажных доходных домов лишь кое — где проглядывал тусклый свет ночников или настольных ламп.

— Не думал, что тут по ночам так темно.

— В полпервого фонари снова зажгут. Конец второй смены, рабочие расходятся. Потом опять погасят до утра. А вы что, темноты боитесь?

— Я боюсь за вас. Запросто споткнуться можно, а вы по — городскому, на высоких каблуках.

— Разве вы не подадите мне руку? Нет, не так, — откинув вуаль, она взяла Виктора под левую руку. — Нас все равно никто не видит. Только сойдемте с мостовой, чтобы на что‑нибудь не наступить.

— Собаки тут и по пешеходным дорожкам бегают, — философски заметил Виктор, — но это меньшее зло.

— Будем смотреть в темноту под ноги… Вообще, вы же помните, когда ходили фонарщики, фонари горели всю ночь, а как стало можно поворачивать рубильник на станции — стали экономить. Вот представляете, везде — в Европе, в Америке ставят электричество, чтобы ночью на улицах было светло, а в России — чтобы можно было свет погасить. В России надо срочно что‑то подправить!

"Если бы тогда, до Первой мировой, в России что‑то подправить…"

Стоп. Он уже думал об этом. Именно так же. Полгода назад, в романовском СССР девяносто восьмого года. В "Парусе". Соседка Варя — телепат из КГБ.

"Ну вот и выполнила волю золотая рыбка… Они же говорили, что не знают, как отправлять. А ты это проверял? Так, допустим, они. И что это дает? Что здесь менять‑то? Или они сами не знают что, но знают, кто?"

На Церковной они свернули вправо; Виктор не сразу заметил, что это не ближний путь.

— Разве мы идем в "Версаль"?

— Ах да… "Версаль" сегодня закрыт. Я по привычке. Не будем возвращаться — плохая примета.

— Верите в приметы?

— Артисты все суеверны. Эстрада — это как игра в орла и решку; она делает из артиста способную личность и губит его, как способную личность. Это успех любой ценой, это игра ради вкусов полупьяной публики, игра, которую оценят количеством банкнот, принесенных в оркестр и уплаченных по счетам.

Откуда‑то вылетевший майский жук ударился в грудь Виктора и упал, жужжа, в траву. Странно, не спится им…

— Мечтаете о большой сцене?

— Мечтаю уйти со сцены. Открыть кондитерскую и торговать морковными пирожными. Здесь никто не умеет их делать, а они полезны детям.

— Что мешает?

— Долг. Чтобы отдать его, надо выполнить условия контракта.

— И вы не могли найти богатого покровителя, который согласится погасить долги?

Анни откинула вуаль, и взглянула на него; так матери смотрят на ребенка. В темноте цвет глаз был неразличим.

"Сейчас скажет что‑то типа "Не плачь ты, мой бэби"…"

— Не все в мире можно мерить на деньги, — произнесла она. Не все… Я не сумею это объяснить. Возможно, вы это поймете сами, без слов… Но не теперь. Сейчас мы как два континента, а между нами штормовой океан. Не переплыть.

— Хорошо. Пусть останется маленькой тайной. Но разве контракт запрещал выйти замуж?

— Нет. Но надо все время ездить из города в город, выступать под другим именем…

— Так можно ездить до старости.

— Моя цель уже совсем рядом. То, ради чего пришлось терпеть годы одиночества, липкие взгляды мужчин, боль, усталость, бессонные ночи и эту одуряющую пустоту, с которой остаешься после выступления. Холодные лепестки живых цветов и пустота, как будто из тебя все вынули, и осталась лишь оболочка, кукла из папье — маше. Ненавижу цветы. На улице хочется быть не узнанной, обычной. Я знаю, как болтать с газетчиками, знаю, что им надо, что они хотят услышать, я помню весь этот вздор наизусть, как стихи… а на улице люди смотрят прямо в глаза, и я не могу найти слов, как им ответить. Они хотят газетную сказку, но не поверят, это как будто я стою и беру фальшивые ноты…

— Я понимаю. Анни, дорогая, не принимайте это так близко к сердцу, поверьте, в шоу — бизнесе бывает и хуже. Серьезно, можно считать, что вам повезло. Некоторые звезды кончают жизнь в психушке или умирают от наркотиков.

102