— …Теперь главное, барон. Имена ваших агентов при дворе.
— Агентов… Которых вы вычислили, но не можете взять. Без моих доказательств, конечно. Это продается. Мне нужны твердые гарантии жизни от Кабинета. Лучше от Председателя Кабинета. И гарантии сносного существования. Не хочется быстро сгнить в камере. А теперь можете резать меня на куски.
— Любите жизнь, барон?
— Я еще вижу в ней смысл. Мне не нравится война с Россией, в которой победит Британия или Соединенные Штаты.
— Понимаю, барон. И только врожденная стеснительность помешала вам раньше перейти на нашу сторону.
— Раньше… — Ярчик — Айзенкопф криво усмехнулся, — раньше была возможность сорвать банк.
— Ну что ж, — Веристов провел рукой по лицу и поглядел на ладонь, выпачканную кровью, — переговоры о сделке пройдут в более подготовленной нами обстановке. Вам спешить некуда.
— Господин ротмистр, мы в коридоре! — послышался за дверью голос капитана. — Не стреляйте!
— Вас слышу! — откликнулся Веристов. — Их четверо, и еще Суон!
— У двери трое в решето, под окном Флукос с пулей в груди. Мадемуазель со служанкой взяли в гостинице.
— Открывать? — спросил Виктор. Веристов кивнул.
На пороге, в легком тумане еще не осевшей известковой пыли, показался Брусникин, одетый в черный долгополый лапсердак, доходивший до голенищ рыжих и потертых стоптанных сапог, и в помятом картузе мышиного цвета, косо нахлобученном на растрепанный парик. Половину лица его, как маска, закрывала фальшивая борода лопатой, а в руке блестел никелем тяжелый армейский браунинг. Позади капитана в коридоре Виктор заметил пару людей с оружием, одетых в простые пиджаки и рубахи навыпуск; на одном был синий дворницкий передник.
— Вы ранены, господин ротмистр? — воскликнул он, увидев Веристова.
— Пустяки, — ответил тот. — Царапина.
Виктор положил автомат на комод, открыл верхний ящик и подал Веристову полотенце для перевязки, а затем внимательно посмотрел на Брусникина в накладной бороде.
— Простите, вы в самодеятельности не участвуете? — сорвалось у него с языка.
— В офицерском училище, — ответил Брусникин на полном серьезе, — играл в духовом оркестре. А что?
— Нет, все нормально.
Брусникин поставил свой браунинг на предохранитель и сунул его в большую набедренную кобуру, которую скрывали необъятные полы лапсердака.
— Капитан, у вас не найдется закурить? — обратился к Брусникину сидящий на полу Айзенкопф. — Я знаю, что вы предпочитаете "Сальве" с фильтром.
Капитан проигнорировал вопрос и повернулся к Веристову.
— Мои поздравления, господин ротмистр. Я восхищен вашей смелостью.
— Не нужно, капитан… — Веристов отер лицо вторым поданным полотенцем. — Айзенкопфа взяли ваши люди, мы только оказали содействие. В конце концов, безопасность завода лежит на вас. Можете забирать задержанного с поличным.
— Простите, Николай Семенович… Вы отдаете нам… нашему ведомству, свою победу?
— Победа у нас, Георгий Андреевич, общая. А передо мной начальство поставило другую, более крупную задачу. Вот изъятые вещи… — Поразмыслив, он бесцеремонно раскрыл бумажник барона, и выудил из него часть ассигнаций. — Это хозяйке за волнение и убытки.
Айзенкопфа подхватили под руки и вытащили из комнаты, деловито отпихивая ногами в сторону лежащие на полу тела нападавших; сапоги оставили на досках кровавые отпечатки следов.
— Однако, Виктор Сергеевич, — заметил капитан, — для сугубо штатского человека вы неплохо владеете специальным оружием.
— Господин Еремин — агент государственной тайной полиции, — Веристов завязал узел на самодельной повязке, похожей на чалму. — Надеюсь, это исчерпывающий ответ на многие вопросы, которые вы бы хотели ему задать.
"Что это?" — подумал Виктор. "Благодарность за спасение жизни? Или попытка завербовать? Вряд ли этот молодой и перспективный столь наивен, что полностью мне поверит. Это ведь и немецкая разведка могла инсценировку устроить. Или он так и думает? И затеял со мной игру? Что за более крупная задача? Веристов о ней для отмазки сказал? Или интрига намного глубже, чем я ее себе представляю?"
— Что я слышу! — воскликнул капитан. — Загадочный Снарк оказался Бужумом, как говорил старина Льюис? А мы ведь тоже здесь благодаря Еремину. Вы, Виктор Сергеевич, подали мне идею насчет радиоустановки. Не долее, как к вечеру меня осенило насчет реквизита танцовщицы Суон, который никто не может видеть, и который постоянно таскают на извозчиках из гостиницы и обратно. В покоях мадемуазель мы обнаружили передатчик, устройство для пробивания дырок в бумажной ленте для ускоренной передачи, которое она прятала в пианино, и шифровальную книгу. Вещи были почти собраны. Мы сразу бросились сюда. Я понял, что Айзенкопф собирается обсуждать на вашей квартире не прокатку шестерен.
— Ну что ж, теперь пианистка в наших руках. Можно вести радиоигру.
— Увы, господа! Не хотел говорить при Айзенкопфе. К сожалению, актриса при аресте отравилась синильной кислотой. Не уследили.
"…Наверное, вы правы. Мне повезло. Скоро все кончится, и наступит покой. Покой, которого я так долго ждала…"
И тут Виктор вспомнил.
Он вспомнил, что это была за песня — та, странная, что Анни исполняла в "Русском Версале" в тот самый вечер, когда он, ничего не подозревая, сидел за одним столиком с Добруйским и Брусникиным.